Юлия Глазырина. Фото Анастасии Замятиной
4 апреля 2019 года в рамках клуба «Музейное посольство» состоялась встреча с Юлией Глазыриной – заведующей отделом природы Пермского краеведческого музея, куратором Музея пермских древностей (Гран-при фестиваля «Интермузей» 2013, номинант на премию «Европейский музей года» 2015). Руководителем проектов «Открой пермский период!» (2013-2014) и «Добро пожаловать в Антропоцен!» (2017-2018). Также Юлия – приглашенный участник Конференции детей в музеях Hands on! International (Амстердам, 2015) и лауреат премии «Посол Пермского края».
Публикуем расшифровку выступления и диалогов, которые состоялись во время встречи.
Пермский период и пермские древности
Понятие «пермский геологический период» вошло в научный обиход благодаря шотландскому геологу Родерику Импи Мурчисону. Путешествуя по Пермскому краю, он обратил внимание на то, что красноцветные песчаники с фауной древних организмов, известные из континентальной Европы и Великобритании, представлены здесь наиболее полно. Он решил выделить их в особую геологическую систему, которую назвал по месту открытия «пермской».
Представьте себе, что вы приезжаете в окрестности Перми не сейчас, а в 1841 году, когда нет ни мобильных телефонов, ни железных дорог. Есть только письмо от одного немецкого геолога, Леопольда фон Буха, который советовал примерно следующее: «Дорогой Родерик, почему бы тебе не съездить в Россию? Там есть удивительные по разнообразию отложения, выходы геологических пород, которые в Британии и континентальной Европе тоже есть, но там [в европейской России] они залегают более спокойно, под малыми углами и в неимоверном разнообразии». Согласно этому предложению, шотландский геолог Родерик Мурчисон вместе с международной экспедицией – Эдуардом де Вернейлем, Николаем Кокшаровым и Александром Кейзерлингом – осуществляет очень большую экспедицию по России. Отправляется из Петербурга, где получает от Николая I путевой лист, который открывает ему все пути в самом прямом смысле. И когда он, к примеру, не может пройти в летнюю межень по уральским рекам на лодках по воде, то начальники горных заводов открывают плотины, спуская воду, и он едет дальше с такими преференциями, с ветерком и с любимым словом «можно», которое он слышит от русских на свою любую просьбу.
Итак, пермский период. К нему имеют отношение, например:
Кунгурская ледяная пещера – единственная в России, которую можно посещать на каблуках, не нужно никакого специального оборудования или подготовки.
Верхнекамское месторождение солей. Сейчас соль отсюда отправляется в Бразилию, Австралию, ее используют как удобрение. А до этого другой вид верхнекамской соли использовали в пищу. Я думаю, что в Петербурге не нужно объяснять, кто такие Строгановы. Строгановская империя строится на деньгах соли, то есть фактически – на пермском периоде.
Когда мы говорим о пермском периоде в современном контексте, мы имеем в виду не только музейные экспонаты, но еще тех, кто живет сейчас. Потому что куда ни сунь нос в Пермском крае, везде будут следы пермского периода. Красивые скалы во время сплавов, пещеры, экспорт, импорт...
В 2011 году в филиале Пермского краеведческого музея была открыта экспозиция «Музей пермских древностей». Вообще краеведческому музею 130 лет, и, как в любом другом из 80 краеведческих музеев в России, раньше в нем всё было устроено так: вы заходите, попадаете в зал ископаемых, где мамонты, динозавры – у кого что есть на территории, всё выставляют. Это, скажем так, «бесполезные» ископаемые. Следом – зал полезных ископаемых. Это соли, нефть. Потом вы попадаете в зал, где разные бабочки, лоси стоят вокруг искусственных деревьев. Я немного иронизирую, но очень серьезно отношусь к диорамам как виду искусства, есть даже специальная группа при Международном комитете естественной истории, которая ведет реестр таких диорам по всему миру.
В 2011 году мы впервые приняли решение сделать принципиально другую экспозицию. Мы рассказываем о пермском периоде в контексте всей истории Земли. И если вы откроете, например, любой учебник за 6-й класс или придете в магазин и попросите геологическую карту мира, то увидите, что там есть шкала с разными геологическими периодами: юрский период – самый известный, в нем жили динозавры. И в этой шкале есть пермский период – единственное русское название. Поэтому мы рассказываем здесь и о том, что любят (о динозаврах), и о том, что есть в пермском слое.
Мы проводим разные события, акции, мероприятия, тайные, явные, маленькие, большие – и всё для того, чтобы люди что-то поняли в этом зале и вообще в этом мире, кроме динозавров. Я говорю «в этом мире», потому что те, кто не имеет естественно-научного образования, очень слабо представляют, что такое геологический масштаб времени, какие-то планетарные процессы. Это не плохо и не хорошо, просто очень легко измерять свою жизнь какими-то понятными категориями, например, до лета осталось 45 дней – всё понятно. А что такое пермский период? Как это – 250 млн лет назад? Поэтому мы используем разные способы, чтобы как-то всё это объяснить.
Например, проводим Детскую палеонтологическую конференцию, в которой участвует порядка 500 детей со всей России. Они друг другу рассказывают всё, что знают о динозаврах, ящерах и других доисторических существах.
Еще мы часто шутим. Например, если кто-то боится скелета динозавра – такое бывает – выдаем картонный шлем, который можно надеть и в нем зайти в зал. Или, например, мы измеряем соленость ушей пермяков, чтобы понять, что же такое соленые уши. Берем лакмусовые бумажки, опускаем в специальный раствор, прикладываем к ушам, и у кого-то нет реакции, бумажки не стали розовыми — значит, уши еще «недостаточно соленые». Тогда мы отправляем посмотреть соль Пермского моря и послушать – у нас стоит в витрине плеер, на который записан морской шум.
Еще мы измеряем шагами историю Земли, рассказываем о том, что первые 25 шагов ничего не было, потом 20 шагов были только бактерии, потом 3 шага – пермский период и всё вокруг него, потом 2 шага – динозавры, 1 шаг – мамонты, полшага – люди.
Мы сотрудничаем с университетами, ботаническим садом, учеными, со всеми, кто хочет нам помочь. Потому что как музей мы не можем отвечать за весь Пермский край.
Вслед за фестивалями «Детские дни в Петербурге» и «Семейное путешествие» мы сделали свой межмузейный проект, один из маршрутов которого был посвящен теме «Как получилась Земля?» В нашем «ископаемом» музее мы рассказывали о том, как получилась Земля с точки зрения естественной истории, как она 4,5 млрд лет назад появилась, в художественной галерее мы рассказывали о том, что такое Земля с точки зрения производства минеральных красок, а в исторической экспозиции рассказывали мифологические представления.
В результате мы добились того, чего и хотели. Этот процесс знакомства с пермским периодом и палеонтологией в целом, конечно, затронул не всё население Пермского края, не 3 млн человек. Но появились какие-то инициативные группы и организации, которые поняли, что пермский период можно воспринимать как ресурс для позиционирования территории.
Музей пермских древностей был открыт в рамках программы, направленной на повышение инвестиционной привлекательности Пермского края. Это значит, что в какой-то момент власти региона поняли, что пермский период – это такое планетарное явление, которое было на всей планете Земля, и куда бы вы ни поехали – в любую страну, в любой музей мира, – везде есть пермский период. Все поняли, что это можно использовать как ресурс для внутреннего и внешнего позиционирования и для развития туризма.
В нашем мобильном приложении «Открой пермский период!», созданном в 2013–2014 годах на средства гранта Благотворительного фонда Владимира Потанина, был разработан маршрут, символом которого стала ракушка, жившая в море во время пермского периода. Но эта ракушка как будто едет на лыжах. Такой образ связан с тем, что на горнолыжном курорте Губаха в предгорьях Урала трасса проложена по склону горы, которая когда-то была дном моря. Спустя год после выпуска мобильного приложения в Губахе появился такой же памятник – ракушка, на которой написано «Памятник пермскому периоду». Установлен он на деньги частного инвестора.
Или, например, появились группы «ВКонтакте», которые рассказывают о пермском периоде и предлагают отправиться на геологические экскурсии в черте города. Или в Перми, в долине небольшой реки, прямо на склоне, в цемент вмонтировали разные морские ископаемые, а энтузиасты сделали маленький частный музей, который можно просто так посещать. Даже один банк открыл вклад, который назвал «Пермский период».
Уже сменилось два губернатора, и нынешний губернатор придумал самый главный пермский фестиваль, который называется «Пермский период. Новое время» и состоит из 59 разных фестивалей в течение года.
Вопрос из зала: Как ваш музей свою миссию формулирует?
Это сложный вопрос, потому что нам необходимо переформулировать миссию в контексте переезда. Экспозиция Музея пермских древностей была открыта как палеонтологическая, и ее задача заключается в том, чтобы позиционировать пермский период как ресурс для социокультурного развития региона. То есть мы не стараемся воспитывать ученых-палеонтологов, мы не стараемся делать так, чтобы те, кто приходит к нам, навсегда запомнили, когда пермский период начался или закончился. Наша задача в том, чтобы, выйдя из музея, человек почувствовал, что он часть огромной планеты Земля. Нам очень важно было закрепить в головах, что мы все – часть планеты, что пермский период – это важный этап истории, что он открыт именно здесь, исследуется по всему миру сейчас, и это очень важный ресурс для развития территории.
«Открой пермский период!»
Проект «Открой пермский период!» стал победителем конкурса «Меняющийся музей в меняющемся мире» Благотворительного фонда В. Потанина в 2013 году. Мы придумали инструмент: через мобильное приложение сделать маршруты по городу Перми и Пермскому краю, чтобы люди сами открывали пермский период, ехали куда-то. Мы как музей не в состоянии обеспечить туристическую инфраструктуру или такое количество экскурсоводов на площади целого региона, равной, например, половине площади Польши. Нам важно было предоставить какой-то инструмент для самостоятельного исследования, даже если в наш музей пользователь приложения не придет.
Нам очень важно было сделать так, чтобы разговор шел не только о геологии, но и об истории, о культуре. И нам также было важно, чтобы все мысли были изложены максимально понятным языком. Поэтому мы решили не писать тексты сами. Мы пришли к юным геологам, подросткам 13–15 лет, которые занимаются во Дворце творчества юных города Перми. Они всё лето проводят в походах, путешествиях, у них есть какой-то наработанный взгляд, понимание, но их язык еще не забит канцеляризмами, чем-то, что мешает понятно выразить мысли. Мы позвали этих ребят и думали, что у нас за год появятся четыре маршрута. Но дети придумали одиннадцать маршрутов, и это не входило ни в какие бюджеты, потому что каждый маршрут нужно было, например, отснять, сделать фотографии. Мы, конечно, во все партнерские музеи Пермского края отправили запрос, чтобы коллеги прислали фотографии экспонатов. Но нам также пришлось ждать, пока снег растает и мы сможем туда отправить фотографа, чтобы он за ту сумму, которая была заложена на четыре маршрута, отснял нам одиннадцать.
Расскажу про несколько маршрутов, потому что в их основе очень смешные истории. Например, маршрут, связанный с Петром I и основанием уральских горных заводов. Здесь изображен ящер пермского периода, его находят в слоях медистых песчаников. До Петра I весь металл, в том числе медь для производства монет, Россия закупала, а при Петре на Урал были отправлены горные инженеры, которые основали сеть горных заводов, впоследствии ставших городами, в том числе город Пермь и город Екатеринбург. Поэтому на спине у этого смешного ящера из медистых песчаников как будто бы город-завод. И мы, рассказывая о городе Перми, объясняем историю его возникновения.
Другой маршрут символизирует ящер побольше. Он называется по-латыни «крокодил в короне», и у него на черепе такие странные выросты, похожие на короны, никто точно не знает, зачем они ему были нужны. Это маршрут к месту раскопок ящеров, в город Очёр, в двух часах езды от Перми.
Еще один очень популярный туристический маршрут связан со сплавами и Пермским морем, с тем, что огромные скалы по берегам уральских рек когда-то были рифами моря.
Кроме того, в мобильном приложении есть разные смешные игры, можно устраивать раскопки или гонки трилобитов. Там есть панорамы, игра «Собери ящера». Среди партнеров проекта порядка десяти муниципальных музеев. Их вклад заключался в том, что они все подготовили короткие тексты об экспозициях, разместили у себя анонсы, QR-коды, рассказывали о том, что такой проект существует, и, если люди к ним приходили, они были готовы предоставить информацию.
Иллюстрации Петра Стабровского, проект «Открой пермский период!»
Чего мы не смогли добиться в этом проекте? Очень многого. Например, не смогли сделать так, чтобы турфирмы взяли эти маршруты (по сути, уже готовые тексты) и поставили в свои пакетные предложения. Мне сложно сказать, почему так. Идея ведь в том, чтобы музей аккумулировал какую-то информацию и распространял ее, был готов отдавать ее бесплатно. Мы готовы любой турфирме дать консультацию, рассказать, как проехать по маршруту. Они могут взять эти макеты, напечатать футболки и так далее. Но почему-то этого не происходит, инерция очень сильная. Как любой небольшой бизнес, они работают в той узкой нише, которую готовы освоить. У них есть поток, больше которого они по разным причинам не могут обслужить. Например, не хватает автобусного парка. Это не такой бизнес, как ларьки «Крошка-картошка», который начался с одного ларька, а теперь есть уже сотни кафе во многих городах.
Кроме того, есть какие-то объективные временные дистанции, которые требуются на раскачку системы для инвесторов или инициативных людей. Например, две недели назад, спустя четыре года после того, как этот проект в своей активной фазе был завершен, мы смогли условиться с руководителем фестиваля в Губахе о том, что каких-то героев нашего приложения мы сможем включить в их проекты.
Вопрос из зала: Дети сами придумывали маршруты?
Изначально мы предполагали, что будет четыре маршрута. Мы предложили детям сделать по этим маршрутам путеводители, а дети стали придумывать еще и другие маршруты. И внутри наших маршрутов они предлагали точки, о которых мы не знали. Например, в Перми, в черте города, недавно была построена «средняя» дамба – большой мостовой переход в долине малой реки. На ней разделительную полосу по центру декорировали глыбами из белого выщелоченного гипса, похожего на белый пористый шоколад. Этому гипсу 280 млн лет, и его красивые «поры» – такая форма химического выветривания. Дети предложили его включить в маршрут по городу.
Вопрос из зала: Каким образом проходила работа с детьми?
Эти ребята ходили в две юношеские геологические партии – секции дополнительного образования, которые несколько раз в неделю собираются во Дворце творчества юных в Перми. Через Детскую палеонтологическую конференцию, которую музей проводит с 2010 года, мы были знакомы с руководителями этих кружков. И мы обратились к ним. Первые две или три встречи были общего характера, мы до конца не понимали, что мы хотим от детей, и они до конца не понимали, что они могут нам предложить. В какой-то момент мы просто договорились о том, что они начнут писать. И задали им конкретный объем текста. Спустя два месяца мы получили эти тексты, дальше начали подбирать под них фоторяд.
Вопрос: Вы задавали только размер текста?
Сюжет мы не задавали, только говорили, что хотим, чтобы у нас был маршрут, например, посвященный морю, сплаву. И дальше они уже размышляли.
Вопрос: Задания в приложении предусматривают необходимость находиться на самом маршруте, или можно его проходить, лежа на диване?
Да, конечно, идея в том, что можно пользоваться приложением, лежа на диване. Мы понимаем, что таких людей в разы больше. Как таковых заданий нет. Есть пять игр, если вы их пройдете, вы ничего не получите, кроме удовольствия. И есть эти одиннадцать маршрутов, которые тоже можно читать и рассматривать. В какой-то момент мы поняли, что приложение на смартфоне позволяет включать и звуковой контент, но мы не стали записывать аудиогид, так как это совсем другая идея. Но мы объявили по радио, что проект ищет композитора, и через 20 минут композитор позвонил нам. Мы попросили сделать звуки, похожие на раскопки. Нам очень повезло с композитором, мы успели поработать с ним. пока он жил в Перми. Теперь этот человек живет в Москве и только буквально месяц назад вернулся ненадолго в Пермь, чтобы сделать 8-часовой спектакль.
Соавторы текстов и маршрутов мобильного приложения «Открой пермский период!» — учащиеся юношеских геологических партий «Монолит» и «ЮГП-1» Дворца детского творчества г. Перми (2013 — 2014 гг.) и скриншоты маршрутов и игр
Вопрос: Как вы думаете, сама идея была бы актуальна для вас сейчас, в 2019 году, учитывая, что в 2013-м у людей приложений было мало и их неохотно устанавливали, а сейчас это уже немного другая история? Актуально это было бы для вас и «грантополучаемо»? Или это история, которая осталась в 2013 году?
Мне кажется, у этого вопроса есть содержательный пласт и технологический. Если говорить о технологическом, то у него есть два аспекта. Первый: вы правы, сейчас мобильные приложения – это уже не какое-то отдельное удовольствие скачать что-то интересное, это решение элементарных прикладных задач, например заказ такси. Вряд ли мы сейчас стали бы делать мобильное приложение. Но есть второй очень важный технологический момент: наше приложение дает доступ к контенту без доступа к Интернету. Если вы отправляетесь куда-то, за 450 км на север или куда-нибудь на сплав, то, конечно, там нет Сети. Некоторое время назад мы разговаривали с разработчиком одного мобильного приложения, оно ориентировано на туристов, создается как коммерческий продукт по всей России. В качестве одного из обоснований они показывают карту сотового покрытия и говорят, что если мы здесь, в центре большого города, можем с кем-то связаться по мобильной связи, то не факт, что это возможно везде.
Что касается содержательного пласта, на тот момент одной из существенных составляющих успеха этой проектной заявки было апробирование такого способа коммуникации для музея. В 2013 году это было очень ново и очень актуально. Я не говорю, что сейчас никакой музей не должен делать мобильных приложений. Но если прислушаться к словам Владимира Определёнова, который отвечает за все IT-технологии в ГМИИ им. А. С. Пушкина, скорее всего мы пойдем по такому пути: будут некие универсальные платформы, на них будет выкладываться разного рода контент. Буквально сейчас мы для другого нашего музея должны сделать аудиогид, у нас есть пять вариантов, как это можно технологически осуществить. И сейчас для нас вопрос – делать ли это как автономное мобильное приложение или онлайн.
Вопрос: Взаимодействие с детьми заканчивалось на стадии текстов? Или они дальше как-то сами заливали их?
Нет, заливали программисты. Дети в течение зимы писали эти тексты, а потом летом следующего года наступил этап тестирования. Мы дали им бета-версию приложения, и те маршруты, которые совпадали с их летней полевой экспедицией, они прошли, и какие-то моменты могли скорректировать.
Вопрос: Приложения со временем не устаревают? Или есть возможность что-то поменять?
Какая-то информация может меняться, а также могут закрадываться всякие «фичи» и «баги», технологические ошибки. Мы обновляли это приложение в 2015 году и с тех пор не корректировали информацию. Честно говоря, я задумалась о том, что кроме технологического аспекта, надо бы проверить, например, телефоны. И в этом смысле сайт поправить, конечно, проще силами самих музейных сотрудников, а приложение нужно заливать через интернет-магазин, это делали наши подрядчики.
Вопрос: Если не секрет, какова стоимость приложения?
В 2013–2014 годах это приложение стоило 400 тысяч рублей. Тогда Лаборатория мультимедийных решений, которая делала всю технологическую сторону этого проекта, рассматривала его для себя как элемент позиционирования, они это делали как комплексную задачу для одного конкретного музея первый раз. И мы закладывали примерно такую сумму. Кстати, приложение доступно на русском и английском языках, это тоже очень важно, потому что пермский период в мире знают. Возвращаясь к вопросу о стоимости – очень многое зависит от того, с чего вы начинаете встречу с партнерами или подрядчиками. Если вы приходите и говорите, что получили грант от одного из наиболее весомых благотворительных фондов и в портфолио подрядчика может оказаться такой проект, то для многих это действительно важный аргумент.
Мы как краеведческий музей впервые разработали коммуникационную кампанию. Это документ на 40 страницах, который сделало для нас приглашенное коммуникационное агентство. Я не уверена, что это сработало бы сейчас, когда немного поменялась экономическая ситуация. Чтобы разработать данный документ, мы 3 месяца вместе с агентством обсуждали коммуникационную кампанию, и еще 12 месяцев активной фазы проекта они абсолютно бесплатно вели все наши социальные сети, выпускали пресс-релизы – по сути были нашим пресс-офисом, потому что на тот момент им как коммерческой структуре очень важно было получить в свое портфолио проект в сфере культуры. Очень часто те, кто работает в бизнесе, имеют деньги, но имеют мало вдохновляющих смыслов, поэтому им было очень важно получить такой проект. Для них эта история не закончилась бесследно. Недавно Пётр Кравченко, который курировал проект и был соучредителем этого агентства, стал одним из инициаторов региональной премии «Посол Пермского края», а также выполняет коммуникационную кампанию большого фестиваля «Пермский период. Новое время».
Двадцать лет ученые всего мира спорили, «вреден» ли человек или не очень в планетарном масштабе. Все слышали рассуждения насчет глобального потепления, и то, что в центре Тихого океана плавает куча мусора размером с Бразилию, и что нам всё равно, мы при этом хорошо живем, и даже если какой-то комар вымрет, мы не будем расстраиваться. На обывательском уровне так многие рассуждают. А если говорить на уровне научных данных, то очевидно, что человек стал очень мощным геологическим фактором: раздвигает горы, вырывает ямы, выпускает в атмосферу огромные тонны тепла, углерода и так далее, производит огромное количество мусора, делает плотины, из-за которых затапливаются маленькие речки и вымирают какие-нибудь выхухоли. Если собрать весь этот массив научных данных, то окажется, что есть на Земле слой с динозаврами, есть слой с мамонтами, а есть слой с пластиковыми стаканчиками. И никуда уже от этого не деться. Когда наш проект «Добро пожаловать в Антропоцен!» был признан одним из лучших реализованных в последнем цикле конкурса программы «Меняющийся музей в меняющемся мире», к нам пришел журналист одной газеты, сел на диван и говорит: «Так а что же здесь плохого? Я мужчина, я хочу, чтобы от меня что-то осталось. Допустим, останутся мои дети. Ну, пусть еще стаканчики останутся». Можно по-разному к этому относиться, считать, что антропоцен – это плохо или хорошо, но он существует, и его слои останутся на Земле навсегда.
Это очень сложный проект. Я ничего не знала про антропоцен до того, как побывала на Генеральной конференции ICOM в Милане в 2016 году. Эта конференция проходит раз в три года. Оказалось, что ведущие мировые музеи, с большим кредитом доверия, решили рассказывать людям о пластиковых стаканчиках. Спустя полтора месяца на Международном геологическом конгрессе в Кейптауне, в Южной Африке, ученые наконец-то договорились, что антропоцен «существует». Они еще не знают точно, когда он начался. Может быть, в 1950-е годы, когда проходили ядерные испытания, потому что их следы останутся в геологических слоях Земли. А может быть, он наступил в 1800-е годы, когда началась промышленная революция. Или он начался, когда появился человек. Но очевидно, что с появлением людей на планете что-то изменилось.
Когда мы готовили заявку на этот проект, были опасения, что нас могли не понять, потому что он, как лоскутное одеяло, состоит из очень многих частей, маленьких проектов внутри. Тем не менее, нам было принципиально важно понять, что мы как музей, находящийся где-то «в середине нигде», как большой краеведческий музей можем сделать в меняющейся экологической повестке? Как мы можем отреагировать? Может быть, нам нужно что-то сделать с нашими естественно-научными коллекциями? Может, мы должны их по-новому переписать, пересчитать? Вдруг уже нет на планете Земля тех белок, которые у нас там сидят на полочках в шкафах? А может, мы должны договориться с университетом, чтобы они нам помогли это сделать? Или позвать каких-то современных художников, потому что мы сами не в состоянии возбудить в людях те эмоции, которые заставляют кричать об этом? А может быть, мы должны разобраться сами в себе и понять, сколько мы сами производим пластиковых стаканчиков каждый день?
Мы решили сделать оценку экологической эффективности Пермского краеведческого музея в двух подразделениях – Музее пермских древностей и Музее-диораме. Мы попросили сделать эту работу коллег из малого инновационного предприятия «Бюро охраны природы» при бизнес-инкубаторе Пермского университета, которые там «высиживают» разные идеи: так университет помогает молодым командам делать инновационную работу.
Мы провели оценку по четырем направлениям: теплоэффективность, водоэффективность, обращение с отходами и энергоэффективность. Результаты выложены на сайт проекта «Добро пожаловать в Антропоцен!». Благодаря этим подсчетам оказалось, например, что дешевле заменить смесители, чем доплачивать за потери воды. Мы понимаем, что, с одной стороны, есть экономические механизмы, с другой – законодательство обязывает все хозяйствующие субъекты выдерживать экологические нормативы, иметь паспорта отходов. Например, в реставрационных мастерских музея образуются отходы высокого класса опасности, там работают с кислотами, щелочами. Всё должно иметь очень четкий циклооборот.
У коллег были комментарии, носившие рекомендательный характер, и дальше мы планируем все эти моменты внести в проект, который сейчас разрабатываем для нового пространства Пермского краеведческого музея на заводе Шпагина. Это всё очень непросто, хозяйственная служба сопротивляется, как может, и у нее есть железное алиби в виде разных срочных дел в других 10 филиалах музея и того, что у нас уже сформированы какие-то аукционы, и, например, мы не можем в середине года отказаться от покупки бахил. Эта часть проекта – оценка экологической эффективности – выполнена была быстро, но внедрять ее неимоверно долго и сложно.
Обсуждая фирменный стиль проекта, нужно было решить, как будет выглядеть антропоцен на шкале геологического времени. Мы решили сделать его черно-белым. У нас очень хороший дизайнер-концептуалист, его зовут Петя Стабровский, мы с ним сотрудничали и в предыдущем проекте, и здесь он много чего сделал содержательно. Он из тех наших партнеров и коллег, которые не просто работают по техническому заданию, а привносят очень много содержательного, поэтому я бы сказала, что половина проекта про антропоцен – это результат наших с ним обсуждений и предложений уже на этапе реализации. В видении Пети антропоцен выглядит как круг: это и планета Земля, и лупа, которую можно наводить на разные объекты и искать следы антропоцена.
В какой-то момент в начале реализации проекта мы придумали напечатать разные сувениры, в том числе экосумки с символикой проекта, наклейки. Но потом отказались от печати чего бы то ни было – кругом и так всего очень много. Не так это важно, чтобы на экосумке из ткани был логотип проекта «Антропоцен».
О создании символики Пётр очень долго рассказывал на итоговой презентации, и спустя четыре месяца я поняла, зачем он это делал. Во-первых, потому что один из наших партнеров сказал: «Мы наконец-то поняли, что дизайнеры – это не те, кто сидит за столом и пьет кофе». А во-вторых, потому что это очень интересно: дизайнеры мыслят не текстами, а визуальными тезисами, очень образно представляют пространство.
Говоря о проекте, важно также сказать о том, что реализация шла очень неравномерно в силу разных обстоятельств, некоторые из них были связаны с нашими личными обстоятельствами, но очень существенная часть касалась того, что меняется система заключения договоров с исполнителями. А цикл гранта устроен так, что после лета, когда все готовы работать и вышли из отпуска, в конце финансового года у бухгалтерии начинается отчетный период, и так же происходит в январе и начале февраля. А примерно в середине срока реализации проекта наш музей открывал большой филиал по другой тематике, и оказалось, что все службы – бухгалтерия, юридический отдел, отдел закупок, экономисты – занимались главным образом им. В какой-то момент мы очень сильно замедлились, потом пришлось сильно разгоняться, что тоже было довольно сложно, но не бесполезно.
Мы смогли сделать очень важную вещь: попробовали сразу идеи, которые закладывали в музейном контексте, использовать за рамками проекта, описанного в заявке. В частности, стенды, которые мы установили в нашем филиале, в музее под открытым небом «Хохловка», чтобы рассказывать о природных особенностях территории: они совсем по-другому «коллекционируют» природу. Это такие едва уловимые прозрачные стенды – кто не хочет, тот их не замечает. Когда мы их сделали, в Фейсбуке разразились такие споры! Спектр эмоций был от полного неприятия до восхищения. А наша идея была в том, чтобы попробовать говорить о природе, находясь прямо «внутри» природы, в контексте того, как она меняется. И мы рассказываем не только о природе, но и о взаимоотношениях человека и природы.
Испробовав эту идею со стендами в музее под открытым небом, мы решили сделать подобного рода выставку-навигацию в Музее пермских древностей, который посещают порядка 73 тысяч человек в год. Эксперт мониторинга проекта Наталья Сергиевская рекомендовала нам «захватить» поток, посетителей, которые приходят: наверное, хорошо сделать отдельную выставку для новой аудитории, но какой смысл сейчас упускать тех людей, которые уже пришли в музей? Оказалось, что не так-то просто прийти в готовый зал и что-то установить. И мы придумали такую штуку: мы сделали оптический инструмент, очень простой. Взяли лист бумаги, свернули его, посмотрели внутрь как в подзорную трубу и… изменили оптику. Эту идею придумал Петя Стабровский. Мы ничего нового в зал не поставили, но изменили способ, каким вы на зал музея смотрите. На обычных фотографических штативах были установлены листы-тубусы, на них напечатаны короткие тексты, которые рассказывают, как экспонаты из прошлого связаны с настоящим. И это на самом деле очень хороший инструмент, потому что его можно быстро заменить, если вам надоели тексты, или если посетители их испортили, и можно добавить в ваше пространство новые истории, если недостаточно места в экспозиции.
Мы поместили в эти тексты, например, историю о том, что и ископаемый трилобит, и современный еж в случае опасности сворачиваются в шар. Но мы не можем ежа поставить в зал, потому что там нет места, и нельзя подсунуть ежа в витрину с трилобитами. Поэтому мы сделали сайт, который называется «Привет, Антропоцен!», и на штативах установили QR-коды, через которые с помощью телефона вы можете перейти на сайт. На нем мы рассказываем истории и показываем связанные с этими историями предметы из фондов. Сайт разработали наши партнеры из Лаборатории мультимедийных решений, и сотрудничество с ними – еще один пример успешного партнерства.
Несмотря на всю мозаичность проекта «Добро пожаловать в Антропоцен!», он победил именно в номинации «Открытая коллекция», и для нас было очень важно сделать так, чтобы руководство музея, посетители и даже некоторые сотрудники пересмотрели свое отношение к этим коллекциям. В нашей естественно-научной коллекции примерно 50 000 единиц хранения из 5 собраний: геологическое — около 5000 единиц хранения,, палеонтологическое — более 3000 ед. хр., зоологическое — около 3000 ед. хр., энтомологическое — более 26 000 ед. хр., ботаническое — более 12 000 ед. хр. И это всё, кроме Музея пермских древностей, не экспонировалось с момента переезда музея 12 лет назад, эти коллекции очень редко оказывались в публичном пространстве. Мы хотели сделать так, чтобы они стали доступны как можно более широкой аудитории. Поэтому мы пригласили двух художников, которые в формате арт-резиденции попробовали работать в наших фондах. Для Петра Стабровского результатом резиденции стало визуальное исследование. Он пришел в естественно-научные фонды – пять небольших комнат, – и его поразили не столько наши коллекции, сколько тот факт, что всё, что оказывается в музее, остается там навсегда. А ведь историю нашего города, нашей страны можно исследовать не только по экспонатам. И он начал фотографировать музейную упаковку. Результаты его работы можно увидеть в аккаунте Frame For в Инстаграме.
Вторым в арт-резиденцию мы пригласили Акселя Страшного, аргентинского художника, живущего в Финляндии. Он приехал не потому, что мы такие хорошие, а потому, что ему самому было очень интересно поработать в месте, где был открыт пермский период: в конце пермского периода все почти вымерли. Вероятно, ему было важно получить пермский проект в портфолио. Аксель приехал ровно год назад, а в это время, согласно музейной инструкции по учету и хранению, хранители достают баллончики с репеллентами, потому что нужно уничтожить тех, кто может съесть кожаные переплеты, ткани, биологические коллекции (в том числе - насекомых) и другие материалы музейных коллекций. Аксель говорит: «Вы уничтожаете живых насекомых, чтобы они не ели мертвых насекомых? А вы хоть знаете, кого вы убиваете? Может быть, вам их собрать?» И мы пошли по всем хранителям с просьбой не выбрасывать насекомых. Так потихоньку в спичечных коробках они носили нам всех этих насекомых.
За весенне-летний сезон мы собрали порядка 200 экземпляров и затем обратились в Пермский университет. Оказалось, что они относятся к трем отрядам типа членистоногих: отряд насекомые, отряд ракообразные и отряд паукообразные. 35 семейств. Из всех этих существ только 10 % вредят коллекциям: жуки-кожееды, мухи комнатные и моль. Все остальные вообще никак не вредят, просто живут рядом с нами, являются частью городской экосистемы. Их определила и систематизировала студент кафедры зоологии беспозвоночных Пермского университета Варвара Смолина, а мы с Петей разработали маленькие энтомологические витрины, и после монтажа поставили эту коллекцию на учет. И это стало первым пополнением энтомологического собрания музея с 2008 года. Чтобы проводить комплектование, нужен специалист-энтомолог, которого сейчас в музее нет. По-моему, это прецедент: музей, не выходя из своих стен, собирает энтомологические экспонаты из 35 семейств. И еще Аксель сделал серию фотографий в зоологическом фондохранении, часть из них мы издали как открытки.
Вопрос из зала: Сотрудничество с дизайнером очень много привносит в проект. Это было видно и по пермскому периоду, и по антропоцену. Что произошло в сознании, когда лично ты, как руководитель музея, стала понимать, что очень важно, сколько полномочий вы ему даете в проекте, очень важно заложить деньги на этот дизайн?
Наверное, никто уже не воспринимает дизайн как картинки, дизайн – это язык коммуникации, мы сообщаем то, что не можем сказать словами, это очень образный язык. Для нас сотрудничество с Петром – большая удача. Я знаю, что бывают такие партнерства между концептуалистом и дизайнером, когда люди всегда работают в паре, много отдают друг другу, а не просто формально выполняют техническое задание. Этот проект научил меня очень важному: в какой-то момент нужно научиться отпускать ситуацию, если что-то не получается или идет не совсем так, как нужно, может быть, стоит передать это тому, кому ты доверяешь, либо просто выдержать время и перестать биться в закрытые двери. В какой-то момент они откроются сами. Или появится что-то еще.
В проект «Добро пожаловать в Антропоцен!» Петра мы пригласили для утилитарных задач – создавать фирменный стиль и мини-выставки. Но когда он узнал, что нужно работать в фондохранении, то попросился поработать с коллекциями в формате художественного осмысления.
Мне кажется, очень важный вывод из этого проекта мы сделали благодаря работе с Петром: наши фонды – это поразительный ресурс, он имеет внутренний капитал, который может быть выражен в партнерских и денежных отношениях. Крупнейшие музеи, такие как Музей Виктории и Альберта, создают отдельные программы, связанные с креативной индустрией и с тем, каким способом сделать доступными коллекции для разных людей творческих профессий. Мы системно пока такого не сделали, но, очевидно, должны сделать в формате открытой коллекции при переезде в наше новое пространство.
Вопрос из зала: Помогли ли эти проекты привлечь физически людей в музей? Рассчитывали ли вы на это?
Я думаю, нет. Потому что в обоих случаях у нас не было какой-то большой выставки, которую можно было бы анонсировать, на которую бы специально пришли. У нас нет, например, статистики, показывающей, что после выпуска, мобильного приложения к нам приходит на 10 % больше людей. Есть просто какой-то очевидный рост посещаемости, который я не берусь связывать с этим проектом.
А что касается партнеров, очень важно, что в проект про антропоцен к нам пришли студенты из Высшей школы экономики – вроде бы, совсем «не про экологию». Они сделали очень важную и даже несколько «опасную» штуку – рискнули «взять на себя» антропоцен в Ночь музеев и Ночь искусств. В том числе, объясняли посетителям в формате квеста, что такое природные материалы и что такое искусственные, как долго разлагаются бумажные и пластиковые стаканчики, есть ли какая-то альтернатива одноразовым упаковкам – очень конкретные утилитарные бытовые вещи, которые экологию и сферу каких-то планетарных размышлений перемещают в бытовую практику. Буквально позавчера они мне снова позвонили и спросили, могут ли в этом году к нам тоже прийти на проектную практику. Я очень рада их предложению, потому что впервые в этом году мы должны делать большой экологический форум в музее под открытым небом и будем многие моменты, связанные с антропоценом, там использовать. Например, попробуем создать экоменеджмент этого форума, сделать так, чтобы как можно меньше всяких сопутствующих одноразовых вещей вроде печатной программы или одноразовой навигации создавалось и использовалось.
И для фестиваля это тоже актуально. Например, на фестивалях всё время продается вода в пластиковых бутылках. Люди выпивают воду, выбрасывают бутылки – это абсолютно чистый мусор, его нужно сразу же собирать и сдавать, а он попадает, как правило, в общую корзину. Или печатают какое-то безумное количество программок, разных информационных материалов, и это всё либо не раздается, либо раздается, но сразу же выбрасывается. Часто организаторы печатают ручки с символикой форума, как правило, самые дешевые, которые нельзя потом разобрать и вставить в них другой стержень. Такие моменты уже за рамками самого проекта, но мы попробуем их сделать на «его рельсах».
Вопрос из зала: С точки зрения развития аудитории, меняется ли она качественно, когда музей транслирует такие важные послания в одном проекте и в другом? Как вы это ощущаете и измеряете?
Она действительно меняется в сторону большего очеловечивания: из аудитории, которая просто приходит в музей и осматривает экспозицию или приходит на какие-то занятия, она обретает лица в виде разных сообществ, в том числе студенческих. И это очень важная для нас аудитория. Исходя из официальной статистики, мы понимаем, что к нам приходят дети, потом какой-то разрыв, и потом к нам приходят, когда появляются свои дети. Для нас эта аудитория – не совсем подростки, а скорее, студенты – очень важна.
И еще есть маленькая аудитория, но она ключевая – агенты влияния, те партнеры, которые под разными предлогами приходят в музей. Благодаря проектам Фонда Потанина мы можем работать с людьми не просто как с подрядчиками, а именно как с партнерами, с кем-то, кто не просто выполняет наш заказ, а привносит свое. И мы стараемся их так очаровать, чтобы они дальше распространяли наши идеи. Мы понимаем, что не можем сделать сами очень многого, но мы можем подсказать людям, как транслировать наши идеи.
Вопрос из зала: Можно ли узнать про ваш штат?
Мы являемся структурным подразделением Пермского краеведческого музея. Это 220 человек, 11 филиалов, из которых самый дальний расположен в пяти часах езды. В Музее пермских древностей четыре сотрудника, которые что-то делают содержательно, порядка восьми человек персонала. И есть коллеги из отдела фондов (это отдельное структурное подразделение), хранители коллекций – в проекте «Добро пожаловать в Антропоцен!» они сделали очень существенную часть работы, придумывали идею, структуру и тексты для сайта, всё рассказывали и показывали художникам в арт-резиденции, разговаривали с журналистами, даже, как мне кажется, сами на другом уровне почувствовали значимость своей работы. Потому что очень часто хранители не имеют возможности рассказывать о том, что они хранят.
Вопрос: А сколько человек работало над проектом?
На сайте «Привет, Антропоцен!» есть список. Там порядка 40 человек и организаций, которые так или иначе нам помогли. Их вклад, конечно, очень разный. Внутри музея – семь человек.
Вопрос: У вас есть руководство главного музея. Оно так же мыслит и вдохновлено этими проектами, или его нужно как-то убеждать в том, что такие проекты нужны?
Во-первых, директор нашего музея поступает очень мудро. Как руководитель она существенно не вмешивается в содержание. Молодым сотрудникам дает карт-бланш. Нам позволено делать то, что важно попробовать в профессиональном поле. Во-вторых, очень важно, что у государственного музея есть такая строчка и в госзадании, и в отчете, которая связана с проектной деятельностью и привлечением грантовых средств, с количеством упоминаний в СМИ, партнерствами. Это не всегда так напрямую формулируется, но смысл в том, что музей должен звучать. У Пермского краеведческого музея, вместе со всеми филиалами, очень мало выставочных площадей. По сути, у нас есть всего один выставочный зал площадью 35 кв. метров. Соответственно, мы не можем в формате выставок делать какие-то громкие события. Многие музеи «нагоняют» СМИ и аудиторию за счет сменных выставок. Мы по этому пути не можем пойти. Поэтому для нас стратегия развития аудитории на данном этапе связана с тем, чтобы внутри наших музейных стен и за их пределами выстраивать диалоги другими способами.
Вопрос: Вы говорили, что проект «Антропоцен», уже когда получил потанинскую поддержку, довольно сильно видоизменялся благодаря идеям привлеченных специалистов, и у вас менялось понимание. Как выглядела первоначальная заявка?
Когда мы подавали заявку, мы ни с кем особо не советовались, писали, как сами мыслим. Потом Фонд Потанина приглашал тех, кто прошел отбор, на семинар, и в момент обсуждения до заключения договора была возможность пересмотреть какие-то позиции. На этом этапе некоторые коллеги советовали оставить только «инженерную экологию» или какую-то одну ветвь проекта. Но для нас важно было попробовать разными способами пробить эту «оболочку» и понять, что обычный музей может сделать в текущей ситуации. Поэтому мы оставили всё и решили попробовать все направления.
Можно ли судить об успешности проекта? И да, и нет одновременно. Да – потому что всё, что мы планировали, мы попробовали и «запустили». Нет – потому что многие эффекты будут понятны только в среднесрочной перспективе. Я благодарю команду проекта – Ларису Жужгову, заведующую сектором естественно-исторических коллекций, Евгению Выгузову, хранителя коллекции зоологии, научных сотрудников отдела природы – Марию Коленик и Юлию Арсланову, первого заместителя директора музея Олега Николаевича Попова и бухгалтера Светлану Владимировну Коскову. И, конечно, всех людей и все организации, кто так или иначе помогал проекту.
Comments